– Куда это она спозаранку отправилась? – удивился Доброе Утро. Увидев, что Очкарик встал с матраса и двинулся к туалету, Доброе Утро забарабанил в заветную дверь.
– Эй, поезд дальше не пойдет! Освобождайте вагон, сэр! Молодым везде у нас дорога!
Дед Брюсли негодующе ответил из-за двери, с натугой кряхтя:
– Жека! Не обижай дедушку! Старикам везде у нас почет!
Пока в коридоре шла яростная борьба за санузел, из своей комнаты показалась Аскари. Сражение вступило в новую фазу. Наконец, общими усилиями прочно окопавшегося в туалете командора оттуда извлекли и отправили на кухню завтракать.
– Твою в колено! – испугался дед Брюсли, едва не налетев на стул с покойником.
– Присаживайтесь, – велела тетя Галечка, накладывая на тарелку жареные кабачки с помидорами и колбасой. – Может и Леопольду положить немного овощного рагу? У него лицо, как у человека питающегося из мусорных баков. Он так у вас с голоду помрет. Действительно!
– Наш «Человек дождя» рагу не употребляет, – ответил Очкарик тете Галечке, входя с телефонной книгой города Москвы в руках. Он увидел книгу на полочке у телефона в прихожей и не преминул… Заметив труп возле окна, Очкарик не удержался от восклицания:
– Вот черт! Жека! Зачем ты напялил на дядю Леопольда эту майку и мою бейсболку?
– А что? – отозвался из коридора Доброе Утро. – «Христос любит тебя». Звучит концептуально и эротично. Такие люди спасут мир.
Розовый после умывания Доброе Утро появился на кухне. Довольно улыбаясь, он занял место возле Очкарика, который уже внимательно читал телефонную книгу. Последней появилась, зевающая во весь свой губастый рот, Аскари. Косички-дреды, из которых состояла ее прическа, она собрала в один толстый пучок на макушке. Покосившись на мертвеца, Аскари устроилась подальше от окна. Она шумно втянула ноздрями воздух. Участники автопробега обменялись тревожными взглядами, но от трупа тлением больше не шибало. Аскари сконцентрировалась на еде и остальные немного успокоились. Увидев, что Морковки нет за столом, африканка спросила, размалывая жесткий кабачок крепкими зубами:
– Тетя, где Колючий Голова?
– Не знаю. Пошла по делам.
– Какие могут быть дела в субботу? – удивился Доброе Утро, энергично работая вилкой. – Наверно, Алёне нужно навестить кого-нибудь из родных?
Тетя Галечка отрицательно покачала головой.
– Нет у нее на всем белом свете других родных кроме меня. Ее мать – моя младшая сестра – в дурдоме, а отец не знамо где.
– Как это? – спросил Доброе Утро. Он был любознательным челом.
Тетя Галечка тяжело вздохнула.
– А так. Отец Алёны – настоящее чудовище, каких, наверно, нигде больше нет! Сначала он таким добрым прикинулся, что можно было шоколад у него в заднице плавить. А как они поженились, так он себя и показал. Это про таких иродов говорят: «Вылез Ванька из подвала. Широко раскрыл хлебало!» Издевался над моей сестрой, как мог. Довел ее до душевной болезни и упрятал в психбольницу. Профессора из дурки сказали, что мать Алёны останется у них навсегда.
– А Алёна?
Тетя Галечка вытерла концом фартука мокрые глаза.
– Алёна долго терпела художества отца, а когда закончила школу, уехала в Питер. Ей бедняжке особенно трудно пришлось. Тем более с ее заболеванием. После аварии она ведь никого не узнает.
– Это мы знаем, – заметил дед Брюсли, запивая завтрак неизменным спорышем.
Валидольный разговор прервал звук открывающейся входной двери.
– Ну сё, люди! Я вернулась! – раздался в прихожей голос Морковки. Оставив туго набитый рюкзачок в коридоре, она вбежала на кухню и обняла тетю Галечку.
– Что за слезы, тетя?! Кто тя обидел?
– Никто меня не обижал, золотко, – растрогалась тетя Галечка. – Так, прошлое вспомнила.
Морковка беспечно махнула рукой.
– Да ну его в баню, это проклятое прошлое! Лучше с оптимизмом смотреть в будущее.
Высвободившись из объятий племянницы, тетя Галечка начала было убирать посуду со стола, но Морковка принялась упрашивать:
– Погадай мне, тетя! Ну, пожалуйста! Повангуй!
– Так вы гадаете? – оживился Доброе Утро. – Как интересно!
Морковка пояснила:
– Тетя гадает на картах. И представь себе – всегда все сбывается! Если брать за это деньги, то богаче ее никого не было бы.
Дед Брюсли произнес с ехидцей:
– Совет непальских мудрецов: «Никогда не перебивай, когда тебе льстят».
– Карты не врут! – заметила тетя Галечка, строго поджав губы. – Прекрати, Алёна давить на меня. Дергаешься, будто девка, которой не перезвонили. Я дала себе зарок – не заниматься этим грешным делом. Не позорь меня.
Но Морковка не унималась.
– Ну, тётечка! Погадай. Фиг с ним с зароком. Я разделю с тобой позор.
Тетя Галечка посмотрела на умоляющее лицо Морковки.
– Ну, хорошо. Сдаюсь, надоеда. Так и быть, погадаю.
Обрадованная Морковка схватила тетю Галечку за фартук и утащила в комнату. Остальные закончили завтракать, помыли посуду. Пока они наводили на кухне порядок, Морковка вернулась. Она тихо села у стола и уставилась на покойника в нелепой бейсболке.
– Закончили гадать? – поинтересовался Доброе Утро, аккуратно расставляя чистые тарелки по ранжиру.
– Закончили… – эхом отозвалась Морковка.
– И что тетя Галечка тебе нагадала? – не отставал Доброе Утро. – Исполнение всех твоих желаний?
– У старика Хоттабыча бороды не хватит, – вздохнула Морковка. Она посмотрела на Аскари. Та с готовностью широко улыбнулась. Неожиданно Морковка бесшабашно тряхнула своей копной иголок.
– А, ладно! Лучше ужасный конец, чем постоянный ужас.
– Это ты о чем, Алёна? – спросил дед Брюсли, доставая эспандер.
Не отвечая, Морковка встала из-за стола, открыла кухонный шкаф и вынула из него бутылку народной водки с пьющим богатырем Косогором на кривой этикетке.
– Возьми, Аскари. Если что случится – помянешь меня. Выпьешь, поплачешь…
Аскари по-каннибальски оскалила белоснежные зубы.
– Нет, Колючий голова. На моя родина на похоронах пляшут, тля!
5. Хорошая ночь, чтобы умереть
Проехав большой рекламный щит «Упейся колой!», дед Брюсли свернул с Пятницкого шоссе на дорогу к Митинскому крематорию. Несмотря на темноту короткой летней ночи, его светлое здание, обсаженное редкими елями, было видно издалека. Дед Брюсли зарулил на парковку, совершенно пустую в этот поздний час и выключил двигатель.
– Кажись, прибыли, – объявил командор автопробега.
– Куда теперь потащим дядю Леопольда? – задал вопрос Очкарик.
Доброе Утро повертел головой.
– Видите пристрой? Там нас ждут.
В Митино наступила полночь – время, когда вся нечисть выходит на работу. Впрочем, пока вокруг не было видно ни души. Замкадыши, утомленные выходным днем больше, чем трудовыми буднями, уже спали. Огромный крематорий высился перед друзьями в гробовой тишине. Ни один посторонний звук не нарушал зловещего молчания мрачного места. В темном небе клубились еще более темные тучи. Вдали время от времени громыхало, посверкивали молнии. Начинал накрапывать дождь. Мертвецки бледная луна с холодным презрением разглядывала кучку жалких букашек, копошащихся возле красной железной коробочки. Да и какое дело надменной царице ночи до их ничтожных забот? Где она, а где они!
– Что-то я, ребятишки, робею. Может быть, мне лучше в машине подождать? – произнес дед Брюсли, дрожащим голосом.
– Может море пересохнет, может волк в лесу подохнет, – отрезала Морковка. – Нет уж! Если идти, так идти всем.
Очкарик и Доброе Утро подхватили индифферентного покойника в низко надвинутой на лицо бейсболке под руки и поплелись к одноэтажному пристрою. Дед Брюсли, испуганно озираясь, шел следом. Морковка, с рюкзачком на спине и словарем в руках, замыкала шествие.
Долго ли, коротко ли, но траурная процессия достигла входа. Забежав вперед, дед Брюсли не без усилия отворил тяжелую дверь и все зашли внутрь пристроя. Они оказались в большом почти пустом помещении, ярко освещенном люминесцентными трубками. В центре зала стоял длинный железный стол, наподобие тех, что были в морге доктора Мертваго. На стенах висели венки из пластмассовых цветов, в стороне громоздилось несколько гробов, обитых красным материалом, в углу стояли могильные кресты. Этот некроантураж вызывал острое желание немедленно бросить все к чертовой матери, вернуться домой, выпить горячего чая и лечь спать.
– А ну-ка, ребятишки. Кладите нашего усопшего на стол, – скомандовал дед Брюсли.
– Давайте здесь его оставим и ходу отсюда, – проворчал Очкарик, помогая Доброму Утру уложить мертвеца.
Доброе Утро не успел ничего ответить. Входная дверь опять открылась, и в помещении материализовались трое. Масштаб личности первого поражал: гигантский рост, массивная – как у гейдельбергского человека – нижняя челюсть, низкий лобик, вдавленные виски, расплющенный нос. Увидев этого гиганта, у любого закралось бы подозрение, что некоторые люди еще не произошли от обезьян. Зато пара других не отличалась ярким своеобразием. Они казались плюгавыми карликами на фоне доисторического великана. Просто два невзрачных гнома у ног громадной уродливой Белоснежки-мужика. Сходство с Белоснежкой человечищу придавал белый спортивный костюм, там и сям покрытый мудреным красным орнаментом. А ассоциацию с гномами вызывал малый рост, турецкие кожаные куртки непонятного цвета и носато-усатые физиономии этой парочки.
